Лина сама

Терри и Волкер, Единый и неделимый

Я не люблю говорить, придётся записывать. Выводить многосмысленные иероглифы почти не дрожащей рукой. Сейчас почти не дрожащей.

Плохо помню, как вернулся. Не знаю, почему вернулся, а не переродился. Просто – открыл глаза и увидел лес. Потом понял, что давший мне жизнь обладает хорошим чувством юмора: сил не было даже подняться, протянуть в одиночку в лесу я долго не мог. В довершение пошёл дождь. Сон, в который я погружался, был смертным, и перед тем, как отдаться в его власть, я послал проклятье подшутившему надо мной. Знал – проклятье исполнится, моя смерть скрепит его.

Смерть не пришла. Открыв глаза, я увидел огонь. Заслонился от яркого пламени и понял, что сам горю не хуже. Сил не было по-прежнему, рука упала.

- Ш-ш, но да, - сказал кто-то, и я почувствовал, как меня окутывает тёплая тяжёлая ткань. – Не дёргайся. У тебя лихорадка, но да. Спи.

Мог бы не говорить: это всё, на что я сейчас был способен. Засыпая, я пытался вспомнить, кому принадлежит привычка заканчивать предложения “но да”. Не смог.

Вспомнил, когда проснулся вдругорядь. Судзаку ситисэйси Титири.

- Да, это я, но да, - подтвердил он. Видимо, я думал вслух. – Не напрягай горло, у тебя весь спектр простуды до бронхита включительно.

- Почему?.. – закашлявшись, я не смог продолжить.

- ...я здесь? – понял он. – Вспышка силы была слабая, но я находился рядом и решил проверить, но да. Так тебя и нашёл, на но да.

Я ждал расспросов. Я их не дождался. Поколдовав над кипящим котелком, Титири помог мне сесть и молча протянул кружку с отваром. Мерзость отменная.

- Тебя бы перенести под крышу, но да, - озабоченно покачал головой монах, касаясь ладонью моего лба. Ладонь была прохладной. – Вот только – куда?

Мне удалось улыбнуться. Похоже, ни его, ни меня нигде не ждали. Что ж, лес – тоже неплохое место. Благо сейчас лето.

Ночью не мог уснуть. Глаза воспалились, стали сухие, будто песку насыпали. По ту сторону тлеющего костра монаха мучили кошмары, он стискивал одеяло и закусывал губы. Я пытался прочесть его ки, но тонкие материи оказались мне почти полностью недоступны. Я почувствовал себя слепым.

На рассвете я заснул.

Лихорадка не отпускала несколько дней. Титири поделился ки, но кто-то очень не хотел моего возвращения. Монах тоже это понял. Спросил, не хочу ли ничего рассказать. Я покачал головой. Тогда он достал чистый свиток, кисточку и чернильницу и предложил записать, коли хочется молчать.

Всё равно делать пока больше нечего.

Ночью монах опять метался, так что я спрашиваю, приятные ли сны снились. Он хмуро посылает меня по матери. Чуть было не вскидываюсь, но вовремя себя останавливаю: он же не может знать. Тут же он спохватывается и извиняется, и я меняю мнение – может.

У Тамахомэ слишком длинный язык. Настроение – как тот отвар, которым меня продолжает поить монах. Лучше бы это был яд – обошлись бы одной дозой.

Отвлекаясь, спрашиваю монаха об акценте при брани. Настроение у него не лучше моего, он советует мне обратить внимание на собственные ударения. Я пожимаю плечами, переучиваться давно поздно.

Вспоминаю, что с таким акцентом говорил другой Судзаку сэйси, рэйкакский бандит Тасуки. Спрашиваю. Выясняю, что за пару лет совместных странствий какой только гадости не нахватаешься, но да.

Записав “но да”, понимаю, что пара лет тут необязательна.

Быстро устаёт рука. Монах говорит, чтобы я не перенапрягался. Я возвращаю ему “посылку”. Он плюёт и говорит, что, казалось бы, я мог бы быть и получше Тасуки. Игнорирую.

Кошмары теперь снятся монаху еженощно. Что в них, не рассказывает, но говорит, что велят оставить меня и уйти. Спрашиваю, что удерживает. Он усмехается и отвечает, что так будет чересчур просто. Называю его идиотом. Соглашается.

Монах что-то шепчет во сне. Посылаю ему частицу ки. Чувствуя, чего мне это стоит, понимаю, что я тоже идиот. Монах затихает.

Просыпаясь, обнаруживаю, что монах бродит где-то душой. Ищет причину либо кошмаров, либо моего появления. Вполне возможно, “либо” тут излишне.

Ки монаха слабеет слишком быстро. Похоже, он залез, куда не просили. Полагаю, под маской он белее мела.

- Правила нарушены.

Не сразу соображаю, что низкий голос принадлежит монаху. Когда соображаю, понимаю, что пора присоединяться.

Сажусь рядом, но в узел завязываться не спешу: без практики да в нынешнем состоянии... Кладу нам обоим на колени сякудзё, создавая контакт.

Тонкие материи полны стуком игральных костей, спорящих голосов и снова стуком костей. Далеко ты забрался, монах. Чего тебе ещё? Или выбраться не можешь?

Точно. Не можешь.

Между прочим, вот он, путь. Тебе что, и второй глаз выкололи, раз не видишь? Или взгляд отвели?

Во что играем, господа боги?

Возвращаемся.

- Изумительная игра, но да, - тяжело говорит монах, и мне отчего-то кажется, что он очень точно подобрал эти слова – “фусиги юуги”. – Твоё появление – случайность, её пытаются устранить, но да.

Киваю. Спрашиваю, почему он не мог вернуться. Монах смущённо чешет в затылке и объясняет про магическую недоподготовку. На всякий случай пробегаюсь по его знаниям. Ужасаюсь. Интересуюсь, знакомо ли ему слово “ки”. На: “Представь себе, знакомо, но да” саркастически переспрашиваю: “Да неужто?” Рассказываю, что думаю о людях, хоронящих свои возможности. Монах с неудовольствием замечает:

- Разговорил на свою голову, но да.

Понимаю, что веду себя глупо. Замолкаю. Монах озвучивает мои мысли о том, что в ближайшее время никакого покоя в моей жизни не будет. Господа игроки постараются устранить мешающую их игрушке случайность.

- Ну что тут делать, - вздыхает монах. – Пробьёмся, куда мы денемся, но да.

Мне кажется, что я ослышался. Выясняется, что нет, он и правда сказал “мы”. Спрашиваю, почему. Отвечает, что в своё время задавал мне тот же вопрос. Вспоминаю. Да, было. Кричал что-то вроде: “Почему Хин сражается за Кутоо?” Да, действительно было. Ты единственный из своих спросил “почему?”, правда, монах? Я тогда не ответил, и ты сейчас не отвечаешь. Гордись, сравнял счёт. Но я так не принимаю в спутники.

Монах улыбается и говорит, что выбора у меня нет, и моего ки сейчас не хватит, чтобы от него избавиться. Я возражаю, что так будет не всегда. Монах ухмыляется и молчит.

Я рад, что я не один.

27.09.01