Для Накаго; из Конана –  с любовью, ненавистью и равнодушием.

 

Лина сама

 

 

Этот маленький цикл

посвящаю Алексе, на но да.

For auld lang syne ^_#

И заодно -  с днём рождения.

 

Вроде как вступительная статья:

(планировалось как прим. авт., но "тут Остапа понесло" (с))))

 Этот, с позволения сказать, цикл – три небольших зарисовочки из разных вариантов фушиговской Вселенной. Причём, если первая и вторая точно принадлежат к разным вселенным (по хронологии не получается), то третья могла случиться как после первой зарисовки, так и после второй. )

Изначально под этим названием замышлялся цикл отношений персонажей планировавшейся ролевой игры по Фушиге. Отношений к Накаго, разумеецца. ^^ Я (тоже разумеецца?..) играл Титири. Игрушка состоялась, но судзаковцы, увы и ах, так особенно и не сыгрались, так что дневника наблюдений не получилось. Зато потом независимо друг от друга написались три фика, вполне лёгшие под название. Хотя – ворнинг! – нет тут ни настоящей любви, ни настоящей ненависти, ни даже настоящего равнодушия.

Посвящение – человеку, игравшему Накаго.

"Взгляд" – ста-аарая идея, возникшая после прочтения книжки про Древний Китай, где, в числе прочего, перечислялись и древнекитайские каноны красоты. Вернулась во время предигрового отыгрыша (прошу прощения за тавтологию) с Накаго. Ему не нравится, ну так не мои проблемы, нэ, но да? ^_#

"Искушение" – собственно кусок отыгрыша с Накаго. Я это решил записать, когда прочёл фик по другой фушиговской игре, по местами сильно похожим событиям. На удивление понравилось Накаго.

"Пробуждённая маска" – а когда-то это был безбашенный гон по телефону на тему посиневшего в Эйкодэне ки Титири… ^___# Гону, если не ошибаюсь, тоже почти года этак два. По другую сторону трубки была опять-таки Алекса, но есть у  меня подозрение, что подобная интертрепация понравится ей не больше первой главки цикла.

Ну, одно из трёх, как говорил г-н Пратчетт, это ведь тоже неплохо, нэ? ^_# "Конечно, это каких-то жалких 33 процента, но всё ведь могло быть куда хуже". ©

Теперь добавился ещё буддийский элемент образца Чань, оно же Дзэн… К тому элементу немножко пояснений.

"Синь", в японском – "син" или "кокоро", "означает ум, сердце, душу, дух – как каждое отдельно, так и все вместе" (Д.Т. Судзуки "Основы Дзэн-буддизма"). Понятие это возлюблено дзэн-буддистами до неприличия, Третий патриарх Сосан, к примеру, свой дзэн выразил в сочинении "Синдзинмой" ("Девиз верного ума"). Это "ум" в интеллектуальном, но не логическом смысле; это суть и природа. Это понятие, достойное (и удостоившееся) подробных исследований, и так уж получилось, что в Фушиге "син" сияет со лба Накаго…

"Сан-дзэн", оно же "сан-чань" (достижение/изучение дзэна) – поход к учителю на предмет высказать свои соображения на тему очередного коана/какого-нибудь буддийского постулата, после чего учитель объясняет тебе, какой ты дурак… ^_#

Где живут другие,

Я не живу.

Куда идут другие,

Я не иду.

Это не значит отвергать общение с другими;

Я только хочу сделать

Чёрное отличным от белого.

~Пай-юань, дзэнский мастер эпохи Сун

 

Кстати, "овари" у нас значит "конец", "хадзимэ" – "начало".

 

☼   ~взгляд

Странно, как иногда случайные фразы приковывают внимание и надолго застревают в памяти. Миака тян бросила это лёгким тоном, почти в шутку:

- Да уж, этаких мерзавцев, как Накаго, свет и впрямь не видывал. Какая жалость, что при этом – такой красавчик.

Первое предложение вызвало несильный эмоциональный отклик: подобное произносилось часто, многими и обычно грубее.

А вот второе предложение так и запало.

Наверное, именно в такого рода моменты по-настоящему осознаёшь, что твоя мико – дитя иного мира. Мира, где многое отличается от того, к чему привык ты. Например – каноны красоты.

Я долго мысленно обкатывал слова Миаки тян, пытаясь сопоставить их с образом Накаго. На мой взгляд, задача была если и не невозможная, то довольно-таки сложная.

Красавчик? Это он-то, с его типичной внешностью Хин? Не поддерживая политики Кутō в отношении этой народности, тем не менее, не могу не признать, что они Четырём Империям почти совершенно чужды.

Такой внешностью непослушных детей хорошо пугать.

А посудите сами! Кожа мучнисто-белая, как у трупа, волосы – как плесень или мох на неспокойном кладбище, того и гляди, замерцают призрачным светом блуждающих огоньков. Глаза навыкате, никакого внутреннего века, а водянистые радужные оболочки неминуемо заставляют вспомнить о рыбах, холодных скользких созданиях, где-то на глубине обгладывающих утопленников.

Брр. Ничего себе – красавчик.

Но Миака тян его за такового посчитала. Значит, в их мире подобные черты почему-то ценятся. Почему?

Мне всегда нравилось, когда люди не следуют слепо за предрассудками. Мне давно хотелось, чтобы и я стал одним из таких людей.

И я решил, что попробую посмотреть на Накаго, на внешность, которой он обладает, непредвзято, не сквозь призму вытверженных с детства канонов.

Не буду лгать, будто бы с первого раза получилось.

Но виделись мы  любом случае чаще, чем бы хотелось. И иногда даже было время вспомнить о том, желал увидеть в этом человеке красоту.

Если уж на то пошло, такие массивные фигуры ни в какие каноны не влезают. Но я давно привык видеть Мицукакэ, а он даже крупнее.

Цвет кожи всё-таки жутковат. Загар его, похоже, не берёт. Уж очень наводит на размышления о могильных червях.

Впрочем, если постараться, можно перевести ассоциации на мел. Тоже странно, но уже не так неприятно. Мрамор? Нет, не подойдёт: сравнения с мрамором хороши в восхвалениях густо напудренных красавиц, но, на самом деле, у этого камня с человеческой кожей мало общего.

Хотя… Где-то во дворце я видел чудесный образец, с оттенком бежевого и намёком на розовый, словно глубоко внутри по каменным сосудам струилась кровь.

Даже такой мрамор подходит не слишком. Но лучше вспоминать его, чем свежую могилу со всеми её обитателями.

Теперь волосы. Хорошо; если не плесень и не мох, то что? Лунные лучи, освещающие мрамор кожи?

По-моему, я задался целью изваять памятник. Изображающий лиса-оборотня в человеческом обличье, но в полнолуние.

Такие светлые волосы всё-таки довольно неприятны… хорошо-хорошо, непривычны. Как же тогда их связать с тем, к чему уже привык?

Вот не знаю.

Ну а глаза? Разрез оставим в покое вместе с явно западными чертами лица – тут сравнивать бесполезно, тут нужно просто принять, как что-то другое и новое. Но цвет? Как забыть о воде и живущих в ней рыбах?

Ответ мне дал сам Накаго. Всё-таки есть в нём знакомая по Хотохори сама черта – склонность к самолюбованию. Проявляющаяся хотя бы в стремлении становиться так, чтобы свет падал как можно выигрышней.

Как в этот раз – от луча на миг полыхнули синие жемчужины серёжек, в тон им сверкнули глаза, и после этой двойной вспышки я вдруг увидел, что радужные оболочки у Накаго – совсем такие же, как небо над его головой. А волосы – пляска лучей скорее не лунных, но солнечных. И все его чуждые черты внезапно составили единую картину могущественного светлого воина.

Светлого во всём, кроме той силы, которая на самом деле за ним стоит.

На мгновенье меня пронзила печаль. Этот человек – наш враг. Мой враг. Схватка с ним пойдёт до смерти, никак иначе. До чьей смерти – будет решено позже.

Но сейчас я наконец увидел его красоту. Не то, что можно описать лёгким словом, брошенным в его адрес Миакой тян. Он действительно красив.

И ещё мне грустно оттого, что я понял: как бы не сложились схватки, сражения, Игра – Накаго обречён.

 

07.08.2003

 

 

☼  ~искушение

- Ты совершил глупость, не убив меня, когда была возможность.

Тщательно вымеряя слова:

- Одного тебя, Накаго… слишком мало, чтобы я нарушил свои обеты – "не убивать".

Заломленная бровь:

- Это комплимент – или оскорбление?

"Разумеется, оскорбление", – мысленно улыбаюсь я, но вслух ничего не говорю. Не хочу превращать нашу встречу в поединок.

Очень скоро я смог отвечать так на постоянные насмешки Накаго. Потому что смеялся он над, пожалуй, самым страшным искушением, которое подарил мне за время нашего знакомства.

"Знакомства"?.. Ах, какое милое слово.

Знакомство началось с магии. Я наложил на Накаго заклинание – опознав, он стряхнул его и ударил своим. Потом – тот поединок в храме Сэйрюу, тот самый поединок, на который он ссылался, когда я вспоминал о "не убий".  Не думаю, впрочем, что он не знал до того, как я сказал: я не бил ни по одному из находящихся в храме людей. И я не сомневался, что сила Накаго защитит его и Юи-тян от града камней.

Мы остались тогда победителями – и проигравшими. Правда, я и не рассчитывал, что мы заберём Юи-тян. И не одобрял всего этого похода. Хотя мне было ясно, что Миака-тян убежала одна потому, что я указал ей на то, что она подвергает опасности её окружающих.

Миаку-тян я полюбил позже. Сначала я не любил её, и эти слова были проявлением неприятия и жестокости.

С Накаго я мог быть жестоким. Я старался не пользоваться этой возможностью.

Сперва всё это было даже забавно. Постоянные подначивания и напоминания о данных обетах целомудрия; напоминания о том, что боги наши и стороны – различны. Сперва, когда Игра почти не затрагивала струн в душе, - да, это было забавно.

Но время шло. Человек, спустившийся с горы Тайкёку, превратился в Судзаку ситисэйси-но хитори Титири. Появилась опасность потерять тех, кто из чужих стал друзьями. Возникла потребность защищать свою мико.

От Накаго защищать, разумеется. Своими или чужими руками, но он стремился избавиться от нас, своих соперников. Пока никто не погиб – но угроза этого была уже реальна.

И вот именно в этот момент Накаго устроил мне это испытание – это искушение.

Небо, я ненавижу его за это. Не жарким чувством, побуждающим к действию: так ненавидит его Тамахомэ-кун. Где-то в глубине моей души живёт холодное зёрнышко, расчётливая частичка – и она ненавидит Накаго за то, что по его воле я прошёл через такое.

И дело тут не только в том, что я жалею о том, что не принял предложения.

Когда я прихожу к Накаго, я всегда ношу маску. Обычно не физическую: с тех пор, как мы стали заниматься тем, ради чего, как я однажды сказал, я и прихожу, Накаго ясно дал понять, что моей маске в его постели не место. Но именно с Накаго я научился превращать лицо в подобие маски.

Когда-нибудь они сольются, быть может.

Но я прихожу, и Накаго меня впускает. И выпускает, вслух этому удивляясь. Я возвращаюсь, я знаю, что в этот раз могу не уйти, но мне почти всё равно. Сначала, когда Накаго спрашивал, я отвечал, что мне с ним забавно. Потом – что тепло. Потом – что спать с кем-то нужно, а среди своих пары не подобрал. Потом – просто улыбался.

Третий ответ был жёстким, но четвёртый был хуже.

Искушение состоялось между первым и вторым ответами, кажется. Я пришёл и застал его – не знаю, как описать это эмоциональное состояние одним словом. Он, как и я, знал, что мы находимся накануне войны, что ещё немного – и события нахлынут наводнением, которое мы уже не в силах будем остановить. Это наша судьба, но, чтобы её воплотить, сам Накаго сделал очень многое. И сейчас вся подготовка была завершена, и сейчас он ждал, какие результаты дадут его усилия, и сейчас от него ничего не зависело.

Может быть, он даже и жалел о чём-то, кто знает? Но я пришёл и увидел человека, которого покинули силы, который почти ненавидит мир и себя.

Он говорил ровно. Другой тон не оказал бы такого воздействия. Накаго умеет убеждать. Ни одно его слово не пролетело тогда мимо цели. Мимо меня.

Он был прав, разумеется. Я знал, что война – будет. Я знал, что этот человек будет стремиться убить тех, кто мне дорог. И, возможно, преуспеет в этом. Я знал, что сейчас я могу всё предотвратить. Я могу убить его – и спасти многих. Именно сейчас он позволит мне его убить. Именно сейчас он хочет, чтобы я это сделал.

О да, это было искушение. Мои обеты, наши с Накаго отношения – важно ли всё это тогда, когда выпадает случай избавить две страны от необходимости воевать, а две семёрки сэйси – от необходимости убивать друг друга в будущем? Пусть убью только я: жизнь Накаго и моя запятнанная совесть – такая малая цена.

Хōдзюн. Ли Хōдзюн. Он – это я. Он бы – убил. Почти наверняка бы убил.

Нет. Ки не собиралось в моей руке. Я улыбался, превратив лицо в нарушенное шрамом подобие маски, а внутренне – паниковал. Я боялся, что сейчас соглашусь с Накаго. И убью его.

Я боялся, но я знал, что допустить этого нельзя. Почему – я не мог понять точно, ощущение отказывалось стать словами. Я тянулся к искушению, как рыба к наживке, и не мог придумать, как эту наживку не проглотить.

Я стал шутить. Не пытаться перевести всё в шутку - перевести всё в шутку я был не способен, я слишком ненавидел Накаго в тот момент. Ненавидел за то, что мне дан такой выбор; ненавидел за то, что он считает меня настолько слабее себя, что, как подаяние, кидает эту возможность. Впрочем, сейчас подобные эмоции были мне в помощь: мои насмешки становились злее, я смеялся над тем, о чём обычно даже не упоминал. Я начал с того, что рассказал, как воспринял при первой встрече внешность Накаго: рыбьи глаза, кожа, как у трупа; чужой и чуждый Империям. Да, начал с этого, а потом пошёл дальше. Хин; родители Накаго; его прошлое; всё то, о чём я узнал или о чём догадался.

Первый раз в жизни я так старался привести кого-то в бешенство, да ещё и обращённое на меня самого. Я хотел, чтобы он разозлился; он обязан был разозлиться и избавить меня от искушения. А оно меня не отпускало: я клал ладонь напротив сердца Накаго и с улыбкой замечал, как легко можно было бы сейчас послать иглу ки. Я шутил только наполовину.

Всё кончилось тем, что я проломил спиной сёдзи: садиться надо было удобнее. Правда, положение определил не я: взглядом упирался в сёдзи Накаго, а каким образом уселся я, когда пришёл, я промолчу. Разумеется, я был готов к тому, что мной в итоге что-нибудь проломят, и барьер, который я держал наготове, привёл в действие мгновенно. Потому столкновение и не стало, как могло бы, плачевным для моего позвоночника. Лёжа среди того, что осталось от сёдзи, я чувствовал облегчение. Такое развитие событий меня не пугало. С таким я знал, что делать.

Я остался тогда. Накаго ещё пребывал в своём мрачно-безысходном настроении, но желания его убить я уже не испытывал. Утром он стал другим; чтобы удостовериться, я снова потянулся сжать пальцы на его шее. Накануне мне поставили в упрёк, что душить я не умею. Теперь мои пальцы стряхнули и сухо заметили, что свою возможность я упустил. Моя мимика была той же, что у маски.

Когда я оказался у себя, я понял, что у меня дрожат руки. Я очень близко подошёл к запретной черте. Очень. Разум буквально кричал мне: "Убей!", когда я решил, что так не поступлю.

Позже, пытаясь понять причины этого, я перевёл свои ощущения в слова так: даже убей я его, это ничего бы не изменило. Мы с Накаго и так похожи в чём-то больше, чем он думает: переступи я черту – и, возможно, через некоторое время Вселенной пришлось бы столкнуться со вторым Накаго.

Что-то во мне упрямо утверждает, что спасения не добьёшься через чьё-то убийство.

И ещё – та судьба, что делим мы все, не ограничивается только одной жизнью.

Я не провидец. Я не мог тогда заглянуть в будущее, которое бы последовало за смертью Накаго от моих рук. И не могу сейчас сравнить это будущее с тем, что наступило после того, как я Накаго не убил. Далеко не сразу я смог, захотел снова к нему прийти. Как я и думал, он припомнил мне то, что я упустил возможность его убить, и посмеялся надо мной. Как я и думал,  он каждый раз потом это вспоминал. Та частичка меня, что его ненавидит, жалеет, что он ещё жив. Но я сам – нет, не жалею. Не знаю, когда придёт его время; но в тот момент было ещё рано.

Скольких обрекло моё решение? Кого именно? Чью смерть я не сумею предотвратить?

Спаситель несёт ответственность за все дальнейшие поступки им спасённого. Я несу ответственность за то, что совершит Накаго; я принимаю это. Я не знаю, чего я достиг своим решением, но, если бы всё повторить, я поступил бы так же.  И дело тут действительно не в запятнанной совести. К сожалению, не могу объяснить это и какой-то романтической привязанностью к Накаго. Её нет. Если бы она была, всё бы было проще.

Я не сказал, что все мои ответы Накаго на вопрос: "Почему ты приходишь?" – это всего только отговорки? На самом деле, ответа здесь нет; он лишний. Я прихожу, потому что прихожу. Однажды я перестану приходить. Скоро ли, не знаю.

Это не важно.

 

09.04.2004

 

P. S. от игрока: Ом мани падме хум, блин, на но да. ^__^

Насчёт ответственности спасителя за все дальнейшие поступки спасённого – это такой обычай в Китае.

Ах да - это только Титири так по-доброму ненавидит: лично я за то, что Накаго мне устроил такое развлечение, а я не поступился принципами – я Накаго убить готов, но да!!! ^___^ Грр!

 

☼   ~пробуждённая маска

Бес был умён: поклонившись, он освободил мне дорогу, отказываясь от нападения. Не стал нападать и я; я знал, что он, как и многие другие его собратья, позжё вернётся ко мне. Учеников-людей я не брал, но бесы, похоже, считали меня подходящим учителем.

- Нашли в ком искать спасение, - хмыкнул из-за плеча Накаго. Я не стал оборачиваться или отвечать: он тоже оставался по своей воле.

-  Интересно, что сказали бы твои, если бы тебя таким увидели…

Передо мной была река, и я присел отдохнуть в тени ив. В котомке лежали две рисовые лепёшки, и я съел одну, запив речной водой.

- Кажется, в монастыре питаются не по такому режиму…

- Разве ты видишь здесь монастырь?

Накаго сел рядом.

- Иногда мне думается, что учителями становятся те, кто не желает соблюдать правила.

- Осторожней, а то скоро постигнешь Истину, - усмехнулся я.

Вторую лепёшку надо будет съесть не позднее, чем через пару дней. А то её слишком долго придётся размачивать в воде.

- Учитель, может быть, вы желаете поесть ещё чего-нибудь? – Этот бес нашёл меня недавно и ещё пытался выслужиться.

За меня ответил Накаго:

- Он вам уже говорил, что не ест краденого. Неужели трудно запомнить?

Извиняясь и кланяясь, бес снова ушёл под землю.

- Я что – ваш старший ученик, а, учитель? – заложив руки за голову, Накаго улёгся на спину.

Я улыбнулся.

- Я не имею отношения к тому, что ты отмечен "синь".

- И к тому, что я здесь, - тоже? – с сарказмом осведомился он.

- Но теперь ты остаёшься сам.

- Да.

Это было новое: раньше он спорил или не говорил ничего. Накаго тоже менялся.

Я доел лепёшку и снова пустился в путь. Накаго по-прежнему следовал за мной.

- Ну  и какое око Авалокитешвары истинно? – раздался через некоторое время его насмешливый голос.

- Вопросы задают не так, - откликнулся я. – Сначала сам стань вопросом, который хочешь задать. Не трать слов понапрасну, они тоже драгоценны, хотя положиться на них нельзя.

- Только вот проповедей мне не читай, - мрачно произнёс он. – Всё-таки ваше учение – учение сумасшедших, Титири.

Я улыбнулся.

Бес, до этого скрывавшийся в тени придорожных кустов, недовольно зароптал. Они, мои ученики, часто сердились на то, как ведёт себя со мной Накаго. Но их останавливали как его сила, так и то, что я никогда его от себя не прогонял.

- Оставь в стороне разум, Накаго, и ты поймёшь нас.

Он скучал. Он не хотел выбирать ни одной из лежащих перед ним дорог, а потому скучал на перепутье.

- Простите, это вы… тот учитель, что проповедует мёртвым?

В глазах мальчика были страх и решимость.

- Моя невеста долго болела и два дня назад умерла… Вы можете увидеть её? Найти её? Что она хочет мне сказать?

Невеста, стоявшая рядом с ним, отрицательно покачала головой.

- Она хочет уйти за Жёлтые воды. Совершите посмертную свадьбу, чтобы твоя невеста не стала злым духом.

Девушка благодарно кивнула.

Прощаясь, мальчик отдал мне корзинку с овощами. Куда мне столько?..

Найдя у дороги деревянную статую Будды, часть овощей я оставил ему в подношение.

Утром следующего дня пришёл тот бес, которого я встретил накануне. Я дал ему имя и объяснил, что принимаю в ученики только на условии, что он прекратит чинить вред людям. Позднее всё равно придётся добавлять, что кража пищи для учителя тоже относится к вреду людям…

- А Судзаку не требует, чтобы ты служил сперва ему, а потом уже Будде?

- Интересный вопрос для почитавшего Тэнкō.

- Сэйрюу не возражал, пока совпадали цели.

- Видимо, именно по последней причине он не стал защищать тебя в момент твоей смерти.

- Вы сами заточили его силы. Что до того, как ты украл у меня ки…

- Украл?

- А как по-другому это назвать?

- Титири сумел запретить тебе покидать этот мир потому, что ты сам не хотел следовать вращению колеса Сансары. Когда он наконец потребовал ки, он реализовал связь, возникшую из-за "кокоро".

- Ты говоришь так, словно он – не ты.

- Он ли я?

- Не играй со мной в эти ваши буддийские загадки.

Я улыбнулся.

- Как странно тебе, западному человеку, не любить пришедшее с Запада учение.

- Несмешная шутка, Титири. Я родился в Кутō.

- И признаёшь это спустя двенадцать лет после смерти… При жизни ты всеми силами это отрицал.

Накаго смолчал.

Следующую беседу он завёл только через несколько часов.

- Интересно, насколько повлияло на твоё нынешнее занятие то, что твой синъю сам вернулся бесом?

- Этот опыт повлиял на то, кем я стал, как и многие другие опыты.

- "Опыт"?.. Ты едва не рехнулся тогда.

- Безумие – тоже опыт. Не ты ли называл Чань учением сумасшедших?

- Значит, ты всё-таки рехнулся…

Теперь он злился. Он раз за разом поднимал эту тему, пытаясь понять, что же его держит рядом со мной, но отказывался видеть ответ.

Накаго не стал бесом потому, что принадлежал к ситисэйси. Я-Титири мог бы устроить ему положенное погребение – и, если могилу я бы оставил безымянной, кто-нибудь обязательно позаботился бы о том, чтобы не обзавестись соседом-злым духом.

Но Титири побоялся отпускать силу Накаго, зная, что её возвращение в мир может принести ещё больше бед, чем при жизни сёгуна Кутō.

Вряд ли бы сейчас я поступил так, как поступил тогда. Но тогда я был другим.

Почти невероятно, сколько глупостей может натворить человек за такой короткий срок, если эти глупости натворить очень хочется… Символ "кокоро" подарил Титири необходимую связь, и он воззвал к ней, поймав ки Накаго прежде, чем тот, вернувшись в Кутō, умер от раны, нанесённой ему в мире жриц. Попасть обратно, пользуясь узами с Судзаку-но мико, было ещё проще. Весь эпизод занял куда меньше минуты, и объяснениям исчезновения, которые дал Титири, поверили. Никто не понял, что его колотит от осознания того, чтó он совершил; о чём-то догадался разве что Мицукакэ.

За прошедшие с того момента два года много чего произошло, и Титири никогда не оставался один достаточно надолго, чтобы закрепить то, на что заявил право. Впрочем, один он теперь и не мог остаться: дух Накаго он, по сути, к себе привязал.

Когда мико ушла в третий раз, а Судзаку-но накама переродились, Титири не знал, что ему делать. Выбирая между Путём, указанным Бодхидхармой, и силой Сэйрюу, он остановился на последнем.

Да, он в конце концов сумел вобрать её в себя и снова пробудил дух Накаго. Теперь дух был волен уйти, но он остался – первоначально из желания отомстить.

Получение силы заняло Титири на некоторое время, но дальнейшую жизнь не определило. И тогда он пустился в погоню за Дзэн.

К тому времени он уже долго носил сан, мало зная о сути своего учения. Теперь он начал всё сначала, снова слушал лекции и проповеди, спорил с учителями в самых разных монастырях, получая оплеухи во время сан-дзэн и благодарно кланяясь в ответ. Медитативные практики он не растерял, равно как и общее знание сутр и шастр; но теперь он искал не знание, а истину. Нашёл он её не так скоро и не так нескоро, чтобы это было поразительным. Когда же наконец нашёл – родился я.

Учитель бесов – да, судьба Хикō сыграла здесь свою роль. Злые духи, последовавшие за мной, надеялись обрести спасение и переродиться. Они знали, что надеются не напрасно.

…Я знал, что изменилось в мире в эту минуту. Вернулась Судзаку-но мико. Не та, что была прежде, но связанная с той. И тёмные силы, освобождённые уходом Тэнкō, немедленно пришли в движение.

Я мог бы не приходить на зов. Судзаку уже не имел надо мной достаточной власти; но я решил пойти. Только не такой, каким стал: Судзаку-но накама незачем знать Учителя бесов, пусть с ними встретится Титири.

Я создал маску, я навёл иллюзию, вернув себе шрамы и отведя взгляд от удлинившихся мочек ушей. Я нашёл святую воду – кувшинчик, подаренный Мицукакэ, никогда не вскрывался. Титири исцелил себя после того, как вобрал ки Накаго.

Я скрыл свои силы – если понадобится, я помогу, но так предпочту недеяние. Проследить за грядущими событиями всё равно кому-то надо – они ведь будут иметь значение. Я выйду к Судзаку-но накама в память о том, кем был Титири.

- Лицемер, - заметил Накаго.

- Да, - ответил я. – И нет.

Работая с тонкими материями, я обратил внимание на одну вещь: цветовое воплощение моего ки, всегда бывшее красным, теперь стало синим. Ну что же, вряд ли у них будет время понять и желание спросить; да и виделись мы последний раз всё-таки с десяток лет назад.

- Держись подальше, иначе тебя узнают по ки, - предупредил я Накаго.

- По тому, что в тебе? – усмехнулся он. – Смотри, разоблачат ведь.

Я улыбнулся.

Между ними и мной встала почти незримая, но совершенно непроницаемая стена. Я старался вести себя, как Титири, которого они помнили, и, кажется, никто ничего не заподозрил. Я сумел отдать святую воду, связывавшую меня с прошлым, и с Титири, и с Судзаку-но накама. Я ушёл, расплатившись с Судзаку не потому, что был должен так поступить, а просто потому, что так поступил.

А потом я снова пошёл по дороге, где ждали меня мои ученики и лотос, цветущий в пламени.

- Ну что, доволен собой, лицедей-лицемер? – спросил Накаго, заступая мне путь.

- Доволен? – Я улыбнулся. – Более того: над Небом и под Небом лишь я один достоин почитания.

Мгновенным движением-ответом, не подумав даже задействовать логику, Накаго влепил мне затрещину. Он был дух, да; но в это движение он вложил всего себя, и моя голова дёрнулась назад, а Накаго, вновь ставший нематериальным, пролетел сквозь меня и упал на одно колено, упираясь в землю правой ладонью и ошеломлённо глядя перед собой.

Я наклонился над ним.

- Ну что, Накаго? Через тринадцать лет после смерти ты наконец достиг того, что пытался получить, когда погиб.

Он до боли сжал мою руку, уже не удивившись тому, что может быть материален.

- У хлопка одной ладонью звук затрещины, - сказал он.

Я улыбнулся.

14.05.2004

P. S. от благоговейно взирающего на Путь и его странников: Понатырено из буддийских баек и коанов, один сплошной плагиат! ^__^ Не смогла удержаться, и Накаго тоже прихлопнулся Просветлением, если кто не понял.

За реальную просветлённость текста не отвечаю, ибо сам Дзэн не имею. Ну ой.

 

 

В разных мирах он шёл разными дорогами, но все они в конце концов слились в единый Путь.

За глянцем удивительной игры отыскалась реальность.

В каких-то мирах Титири делился этой реальностью с теми, кто когда-то был своим, в каких-то – с теми, кто перестал быть чужим.

Во многих мирах в путь к постижению собственного сердца так или иначе брался человек, носивший на лбу этот символ.

Иногда – с любовью.

Редко – с ненавистью.

Довольно часто – с равнодушием изначально, позже, как и в случаях с другими эмоциями, перераставшим в любопытство.

Любопытство это было любопытством ожидания, и ожидание не оказывалось напрасным.

Овари дарō ка?.. Хадзимэ да.