Гуаньинь

     - Ты понимаешь, что это значит? – со скидкой на ставшую привычной за три года ворчливость, голос Тайицу-кун звучал необыкновенно мягко. Зеркало померкло, скрыв только что мелькавшие в нём образы. Теперь поверхность волшебного предмета была глянцево-тёмной, как гладь ночного пруда.
     - Судзаку-но мико грозит опасность. Кроме тебя, прийти на помощь вовремя не сумеет никто. Если ты этого не сделаешь, право быть Титири ты потеряешь – ведь мико будет мертва.
     Человек в маске медленно опустил голову. И его учительница, и он сам знали, что он пойдёт, как знали и то, что нынешние его колебания вызваны не нежеланием, но страхом.
     - Я ведь предупредила тебя, когда ты поступал ко мне в обучение, что вечно ты здесь прятаться не сможешь.
     - Да. – Ответ получился глухой, и голос был низкий. – Исправляясь, человек в маске взял октавой выше: - Да, но да.
     - Хōдзюн. – Человек вздрогнул. – Титири. Попытки разделить свою личность могут тебя погубить.
     - Я знаю, но да. – На этот раз голос был изначально высок. – Я решил. Я стану Титири, но да. Это моя судьба.
     - Бесспорно, - хмыкнула старуха. – Однако принять её, руководствуясь отчаянием, не получится.
     - Это не отчаяние. – Человек поднял голову, глядя на парящую над ним. – Моему решению не первый год, и я по-прежнему в нём уверен, но да.
     - Это потому, что до сих пор твоя уверенность не подвергалась испытанию, - напомнила Тайицу-кун. – Три года ты жил на Тайкёку, лишь изредка спускаясь во внешний мир. Теперь гора перестанет быть твоим домом, хотя ты и не лишишься возможности вернуться сюда в любой момент. Но эти возвращения будут недолгими, ибо Тайкёку не входит в судьбу Судзаку ситисэйси.
     Маска оставалась безучастно-весёлой, но человек под ней испытывал боль.
     - Я знаю, но да. Я принимаю участь, ради которой родился. Я - Судзаку ситисэйси-но хитори, мой долг – защищать Судзаку-но мико, чтобы ничто не помешало ей вызвать Судзаку.
     - Ты повторяешь имя своего бога, как заклинание, - заметила хозяйка Тайкёку. – Но это тебя не защитит. Боги заботятся лишь о мико, ситисэйси – это продолжение их сил.
     - Я знаю, но да. Я защищу себя сам – или не защищу, если это потребуется для спасения мико.
     - Ты ищешь вассальной службы, пытаясь обезличить себя. Но там, внизу, тебя ждут не только титулы, но и их носители. А носители эти – люди. И они будут как-то к тебе относиться, с приязнью или без, становясь друзьями и врагами. Тебе может встретиться что угодно – в тебе могут увидеть не только друга, союзника, человека, но и мужчину.
     - Я – монах.
     - По одежде, - согласилась старуха. – Какие из обетов ты принёс от сердца, Титири? Какие не нарушишь?
     Губы под маской были белыми, как отражающиеся в реке облака; с лица катился пот.
     - Я приносил обеты от сердца, но да. Вместе с судьбой я принимаю сан, и я отстраняюсь от мира иллюзий.
     - Ты не готов к этому, эти иллюзии цепко тебя держат. – Он не дрогнул при суровом вердикте. – Хуже будет, если ты станешь себя обманывать. А ведь ты обманываешь себя уже сейчас.
     - Я стану тем, кем я стану.
     - Не будь упрям. Упрямство, гордость, самолюбие – они многих заставили покинуть Путь.
     - Моя дорога определена.
     - Не лицемерь, я ведь сказала, так будет хуже.
     - Я признаю свой долг и не отступлюсь от него.
     - Тебе рано отказываться от человека в себе. Ты не готов.
     - Пусть я не готов, но мико я сумею помочь такой, какой я есть сейчас.
     - Ей надо не помочь – её надо защитить. И ты знаешь того, кто ей угрожает. Он отличается от тебя. Он знает свою цель, и ки его не колеблется. Он вступил на свой Путь много лет назад и с тех пор идёт всё дальше и дальше.
     - Я сделаю всё, чтобы защитить свою мико.
     - И этого может оказаться недостаточно. Но что значит – "всё"? Ты станешь убивать? Не ты ли только что решил не нарушать обетов?
     Губы под маской шевельнулись, но человек не сумел ответить. Наконец он произнёс:
     - Я сделаю всё, что сумею, и постараюсь соблюсти при этом обеты.
     - А – вот тебе новая ловушка. Ты взял на себя два вида обязательств, и между ними может возникнуть противоречие. Пытаясь служить двум повелителям, ты, возможно, в конце концов предашь обоих.
     Он дрожал. Но не от страха – он был сейчас, как струна лютни, запевшая от умелого касания.
     - Я не убью, но да. Я – Судзаку сэй, и я защищу мико. Я – Титири; Ли Хōдзюн сейчас – только прошлое, на но да. И ещё – я должен идти, чтобы успеть спасти Судзаку-но мико.
     Лицо Тайицу-кун не выражало ни одобрения, ни разочарования. Титирине знал, прошёл ли он испытание; но на решимость его это не влияло.
     Молчание начало затягиваться. С ноги на ногу монах не переминался, но какая-то часть его души отстранённо полюбопытствовала, сколько ещё ему удастся не подпускать к себе растерянность.
     Наконец старуха заговорила.
     - Титири. Ты можешь идти.
     Он выдохнул. Она снова хмыкнула.
     - Прощальный подарок: нападение на Судзаку-но мико произойдёт через четыре часа. Если хочешь, оставайся на Тайкёку до этого момента.
     - Я предпочёл бы пойти, но да.
     Тайицу-кун кивнула.
     - Я поручу Нян-нян тебя проводить. – Из-за её плеча выглянула девочка с улыбчивой мордашкой. – Не отказывайся.
     - Хай но да.

     - У нас ещё так много времени… - вздохнула Нян-нян, наблюдая, как монах из собранного сушняка разводит костерок. – Моо, Титири, ну чего ты на горе подождать не захотел?
     - Я же ушёл, но да, - улыбнувшись маской, объяснил он высоким голосом. – Зачем задерживаться там, где тебя уже нет?
     Он не видел, как странно она на него посмотрела.
     - Садись к костру, - весело предложил он, когда огонь разгорелся. – Тебе это не нужно, я знаю, но составь мне компанию перед тем, как вернуться, но да.
     Девочка присела на землю рядом с Титири. Некоторое время они молчали.
     - Каким я попал на Тайкёку?
     - Безумным, - откликнулась она сразу же, как будто ждала вопроса. Впрочем, может, и ждала. – Ты пришёл сам, в той одежде, что дали тебе монахи, но попасть к нам не смог – слишком сильно тьма заволакивала твой разум. Однако ты не уходил, бесновался у подножия, расцарапывая лицо, особенно там, где у тебя шрамы. Ты не давал им заживать. Когда ты наконец измучил себя настолько, что уснул почти мёртвым сном, я залечила твои раны и перенесла тебя наверх. Твоё безумие ещё продолжалось, но на горе его легче было утишить.
     - Я плохо помню это, но да, - задумчиво отметил Титири после паузы. – С другой стороны, три года перед этим я почти не помню вовсе, на но да. – Он с улыбкой посмотрел на Нян-нян: - Ты была добра ко мне, спасибо.
     - Не стоит, - улыбнулась в ответ она. – Тайицу-кун велела тебя исцелить, и я это сделала.
     - Я не об этом, - мотнул головой он, но развивать мысль не стал.
     Через некоторое время она ровно проговорила:
     - Ты владеешь великой силой.
     - Я не стану её использовать, но да, - раздвинулись уголки губ маски. – Только несколько фокусов, к остальному не притронусь…
     - Это ты зря, - нахмурилась девочка. – Твои враги также владеют великими силами.
     - Надеюсь, союзники тоже не обделены, - пожал плечами Титири. – Я защищу тех, кому это потребуется, я защищу мико, я же обещал, но да… Но сверх этого – так я могу нарушить заповеди.
     - Как же ты запутался… - вздохнула Нян-нян.
     Маска в ответ снова улыбнулась.
     - Хочешь поспать? – предложила девочка. – Тебе сегодня понадобятся силы, а сон твой я посторожу. И разбужу, когда надо.
     - Ну…
     - Титири, тебе правда нужно отдохнуть, ты же знаешь. Пожалуйста.
     - Хай.
     Нян-нян расцвела.
     - Спасибо, что хочешь сделать мне приятно. Нэ, можешь положить голову ко мне на колени, а я спою тебе колыбельную.
     - Как ты командовать-то любишь, на но да, - заулыбался он, но устраиваться начал. – О чём ты будешь петь? – спросил он, закрывая под маской глаза.
     - Ещё не знаю… сейчас придумаю.
     Подняв голову к виднеющемуся меж крон деревьев клочку неба, Нян-нян смежила веки и на миг впитала в себя все звуки мира.
     Негромкий детский голос запел колыбельную.
     Титири был точно уверен, что у той есть сюжет, но впоследствии, сколько ни пытался, не мог его вспомнить. Он знал только, что от чистого голоса и неторопливо льющейся мелодии его объял покой, и издёрганная душа вздохнула с облегчением, после чего погрузила своего хозяина в сон. Титири не противился – за три года он привык, что от Нян-нян никакого вреда ждать не надо.
     Почувствовав, что монах заснул, девочка чуть изменила мотив – и ноту взяла пониже. Постепенно её голос становился всё более взрослым, да и сама она росла, пока на вид ей не стало лет семнадцать-восемнадцать. Допев строки, где говорилось об умершей девушке, продолжающей оберегать своего наречённого, Нян-нян взглянула в тень на границе круга света от костра и ласково проговорила:
     - Не бойся, выходи… Ты ведь так давно его не видела.
     Тень чуть подалась вперёд, и в тени этой проступил пугающий облик: распущенные взлохмаченные волосы, с кончиков которых капала вода, посиневшее лицо, вываленный язык, окровавленные лохмотья вместо одежды… Утопленница, жертва стихии.
     - Ты хочешь представиться злым духом передо мной? – тихо засмеялась Нян-нян. – Думаешь, я пошлю тебя на суд?
     Бесовка заколебалась, жуткое лицо её выразило неуверенность.
     - Я… виновата, - наконец прошелестел голос. В отличие от внешнего вида духа, голос этот был весьма приятен, хоть и нёс в себе ноты горя и усталости.
     - Глупая, - вздохнула Нян-нян. – Ты его три года защищала. Только благодаря этому он сумел добраться до нас.
     - Но я… он же был безумен!..
     - Не из-за того, что ты была рядом, - покачала головой богиня. Бубенчики на изысканно зачёсанных волосах нежно зазвенели. – Не из-за того. И безумие его кончилось не потому, что ты не смогла вслед за ним подняться на Тайкёку. Ты винишь себя понапрасну.
     Облик духа изменился. Несколько мгновений – и девушка стала выглядеть так, как выглядела при жизни; лиловые волосы убрались в прелестную причёску, с лица исчезла мука агонии и причинённые смертью уродства. Вместо лохмотьев дух теперь был одет в аккуратные тёмно-розовый халат и белые кофту с шароварами.
     - Это правда, что я не виновата? – тихо спросила Кōран, подступая на шаг ближе к костру.
     - Ты же знаешь, что я бы не солгала, - спокойно встретила её взгляд Нян-нян. – Ты хотела понести наказание за то, чего не совершала.
     Кōран села на землю за несколько шагов от двоих.
     - Но я ведь всё равно – злой дух… - заметила она, оправляя полы халата.
     - Нет, - снова покачала головой её собеседницы. – На ситисэйси и тех, кто с ними связан, Закон смотрит немножко по-другому. А то, что ты защищала того, кого могла бы пытаться погубить, было ясно видно всем, кто умеет видеть.
     Кōран с тоской в глазах посмотрела на Титири.
     - Это всё, что я могу сделать теперь. Теперь, когда мы разлучены…
     - Хочешь, я одолжу тебе физическое тело? – предложила Нян-нян.
     Дух взглянул на неё в благоговейном ужасе.
     - Ты можешь?..
     Богиня рассмеялась. Кōран распростёрлась по земле:
     - Прошу тебя!.. Я всегда тебя чтила!
     - Иди, - кивнула Нян-нян. – Но это ненадолго – пока он не проснётся.
     - Благодарю тебя, - выдохнула умершая, перемещаясь и обнимая богиню.
     Теперь у костра снова было только две фигуры: спящий монах и девушка, что держала его голову у себя на коленях. Пальцы девушки нежно погладили светло-голубые волосы монаха.
     - Если бы мы могли увидеться наяву, Хōдзюн… - с сожалением произнесла Кōран. – Мне столько хочется тебе сказать, но ты не услышишь. Если бы ты знал, как я люблю тебя, как желаю тебе счастья, как боюсь, что ты никогда не излечишься от нанесённых тебе ран… Я оказалась слишком слабой, чтобы быть с тобой рядом, прости. Мы подвели тебя, предали. Если мы сумеем, то искупим это. Ради того, чтобы исцелить тебя, я бы отдала всё, что имею, Хōдзюн.
     Она замолчала, склоняясь к Титири и очень осторожно обнимая его за шею. Выбившаяся из причёски прядь коснулась его виска, но монах крепко спал и ничего не почувствовал. Кōран долго сидела, не двигаясь с места и не говоря ни слова, только чуть-чуть покачиваясь, словно баюкая спящего.
     - Я не думала, что мне вновь позволят тебя коснуться, - задумчиво произнесла она наконец. – Я благодарна. Ох, Хōдзюн, за что тебе всё это…
     Титири шевельнулся во сне, и девушка замерла, опасаясь, что он проснётся, и ей нужно будет уйти.
     - Пока можно, я буду рядом, - убедившись, что он по-прежнему спит, пообещала она. – Я не дам тебе погибнуть в тех битвах, что ждут тебя. Я уберегу тебя, какую бы цену мне не пришлось заплатить. Я буду стоять между тобой и смертью с безумием, пока Небо не захочет, чтобы я погибла – или чтобы жила.
     Смеркалось. Затухающий костёр почти уже не освещал тех двоих, что были возле него.
     - Ему скоро просыпаться, - произнёс голос Нян-нян. – Прости, но тебе пора уходить.
     Дух отделился от тела сидящей девушки и снова распластался по земле, уперев лоб в ладони.
     - Я не в силах отблагодарить тебя за оказанную милость.
     Нян-нян улыбнулась.
     - Ну что ты. Ты заслужила многое тем, что защищала его. Только сейчас – лучше не вмешивайся особенно. Пойдёт игра сил, которым ты противостоять не сможешь; у Титири своя судьба.
     - Я понимаю, о Великая, - не поднимая головы, ответила Кōран. – Но я не могу не оберегать Хōдзюна.
     - Знаю. А теперь – отойди немножко, не смущай его разум.
     - Хорошо.
     Дух скрылся в тенях, отдалившись настолько, насколько мог. Нян-нян проводила Кōран взглядом полуприкрытых глаз. Лес вокруг был напоён спокойствием, негромкие мирные звуки ткали мягкое покрывало, окутывавшее собой двоих у потухшего костра. Нян-нян слушала лес, сообщая ему этим благодать, и часть благодати осеняла Титири, давая силы, что когда-нибудь помогут ему исцелиться.
     Но сейчас до этого, по людскому счёту, было ещё далеко. Сейчас Титири ждала война-Игра, скорби и потери. Впрочем, не только: отнимая одной рукой, другой судьба дарила.
     Нян-нян положила ладонь на ровно бьющееся сердце монаха, скрытое под хрупкой защитой костей и плоти. Как странно порой людские верования влияют на тех, к кому они обращены…Множество богинь, носивших имя "Нян-нян", на самом деле были единым целым; помощница Тайицу-кун этого не скрывала. Титири, да и не только Титири, всегда знал, что Нян-нян много, и она одна. Его богом был Хранитель Юга Огненный Феникс Судзаку, но, как и другие жители Четырёх империй, Титири верил в Князя преисподней Яньло, и в духов-хранителей местности, и в Нефритового Императора Небес. Как и Судзаку, они следовали по Пути-Дао; но имя-символ "Титири" определило судьбу своего владельца, и Титири стал буддийским монахом. Потому будды, бодхисаттвы и патриархи тоже оказывали влияние на жизнь четвёртого из Судзаку ситисэйси, хотя секта Чань, или Дзэн, к которой он принадлежал, отрицала идолов и авторитеты.
     "Нян-нян" обычно было именем сонма прислужниц Сиванму, или именем самой Матушки-Западной царицы. Но существовало и другое божество, и она объединяла в себе даосские и буддийские черты, и она властвовала над Западным раем, часто соединяясь в людских мыслях с Сиванму. На Западе, где её чтили, как мужчину, она звалась Господином, глядящим вниз. Язык Четырёх империй принял это имя, но через некоторое время стал записывать его другими иероглифами, превратив Господина в Ту, что внимает звукам мира. Даосы среди многих имён подарили ей и имя Нян-нян; буддисты звали её Гуаньинь и знали, что она – Бодхисаттва любви и милосердия. Она была божеством, чтимым повсюду, и многие молились ей, уповая на то, что её великое сострадательное сердце вместит и их беды и радости. Чань-буддисты пользовались её именем в своих упражнениях для достижения Просветления. Изображение тысячеликой бодхисаттвы стояло на любом домашнем алтаре. Об её участии в человеческих судьбах рассказывалось множество преданий.
     Нян-нян, выглядевшая сейчас как молодая женщина в царских одеждах, с длинными полуночно-чёрными волосами, вновь приняла облик маленькой девочки.
     - Титири, просыпайся. Тебе пора идти к мико.